В здание театра, где мы накануне договорились встретиться, она зашла без одной минуты двенадцать. Ровно в условленное время. Казалось бы, незначительный нюанс, но лишнее подтверждение того, что величественные совершенны во всем. Не раз приходилось слышать, что это поколение особенное. Они требовательны в первую очередь к себе и почти никогда не акцентируют внимание на собственной значимости и звездности. Ей уже 80, хотя в это сложно поверить. Стать, обаяние, невероятная харизма, чувство юмора, нескрываемая самоирония и неиссякаемое женское кокетство. Все то, что обрамляет талант и высочайшее профессиональное мастерство. Видимо, именно эти качества и заполняют клубок энергетики выдающихся артистов, которым десятилетиями рукоплещут многочисленные поклонники и ценители искусства. И именно в таком образе осязаемо олицетворение интересного человека. Ее хотелось просто слушать, не разрешая себе перебивать вопросами интересный монолог о жизни, о судьбе, об искусстве, о прошлом, настоящем и будущем театра, в котором прошла вся ее жизнь. Вместе с ним Народная артистка РЮО Эвелина Леонтьевна Гугкаева переживала взлеты и падения, величие осетинской сцены и последние годы скитания на фоне творческого безвременья. История национального театра переплелась с историей ее жизни. Историей, которая началась 11 сентября далекого 1938 года в высокогорном селении Едыс Южной Осетии. И хотя рабочего интервью в итоге не получилось, жалеть было не о чем, поскольку этот монолог длиною в целую жизнь завораживал и абсолютно не требовал наводящих, а тем более дежурных вопросов. Все аспекты, как и полагалось респонденту такого масштаба, были расставлены четко и в то же время ненавязчиво, а потому оставалось только внимать и стараться ничего не упустить…
Детство
– Я родилась в Южной Осетии, хотя фамилия наша всегда жила на севере Осетии. Относительно большое и по тем временам село Едыс, сорок два двора. Здесь когда-то обосновался мой дед, пересекший хребет в конце ХIХ века под давлением обстоятельств. Уже здесь родился его сын, а потом и внуки. Непередаваемый осетинский колорит и непереводимый ирон фарн во всем – в укладе жизни, во взаимоотношениях, в вопросах воспитания младших – даже своеобразная отдаленность от центров образования, которые к тому времени в Южной Осетии встали на путь своего развития, не стала заслоном в стремлении горцев освоить грамоту и приобщать детей к пути, который указывало само время.
В нашей семье особенно почетными считались люди образованные. Кудзаг Дзесты, родной брат моей матери, к моменту рождения своих племянников был уже достаточно известным в Осетии писателем. У отца моего такой творческой одаренности не было, но было непреодолимое желание дать всем своим детям хорошее образование. Забегая вперед, скажу, что этого родители смогли добиться. Не буду рассказывать о всех своих братьях и сестрах, которые все получили высшее образование, а старший брат Шамиль добился высот, в частности, в осетинской литературе (Шамиль Гугкаев – известный осетинский поэт, прозаик, драматург – прим.ред.). В селе была своя восьмилетняя школа, своя библиотека. Впрочем, не менее богатой была наша домашняя библиотека. Отец был главой сельского совета, объединившего несколько сел Урстуальского ущелья. По роду деятельности он общался со многими известными деятелями тех лет, которые нередко преподносили ему в дар книги. Впрочем, он и сам их покупал. Дома у нас чтение культивировалось. Мама моя, простая женщина из высокогорья, не умеющая даже читать, понимала значение образования и пыталась приобщить к чтению всех своих детей. Она брала книги из домашней библиотеки, просматривала, пролистывала их, а потом под воздействием книжных иллюстраций просила меня прочитать их, чтобы потом пересказать ей содержание. Долгими зимними вечерами я пересказывала ей прочитанное. Читала запоем все подряд – и русскую, и зарубежную классику, и советскую литературу. В эти минуты она излучала какое-то особенное чувство гордости, а я, сама пока того не понимая, все больше и больше увлекалась чтением, влюблялась в книги. Школу я оканчивала уже в Северной Осетии, куда родители отправили меня, чтобы я сумела получить среднее образование. У деда моего тогда еще во Владикавказе оставался дом, где вечерами вместе с моими старшими братьями и сестрами собиралась обучающаяся в ВУЗах Северной Осетии молодежь из Цхинвала. Я помню первого Президента Южной Осетии Людвига Чибирова и выдающегося хирурга, заслуженного врача Николая Дзагоева с юных лет. Их, молодых, амбициозных, увлеченных образованием ребят в нашем доме всегда было много. Эти долгие разговоры вечерами обо всем, эти отношения высокой культуры и взаимоуважения, и вместе с тем этот нескончаемый поток юмора и доброй иронии оставили в моей памяти неизгладимые яркие впечатления. Это все, как хорошая книга, в памяти навсегда.
Москва. МХАТ. Школа-студия им. Немировича-Данченко
– Когда я окончила школу, отец настоял на том, чтобы я вернулась в Южную Осетию и продолжила обучение здесь. Родители даже выбрали мне профессию. Я должна была окончить медтехникум в Цхинвале, чтобы потом уже, имея определенные навыки и багаж знаний, поступить в мединститут за пределами Южной Осетии. Сказать по правде, медицина была для меня малопривлекательна, у меня были совершенно другие представления о будущем. А представляла я себя в авиации. По детской наивности мне казалось, что раз я выросла в высокогорном селе и не боюсь высоты, значит я должна летать. Еще и советская военная литература оказала соответствующее влияние на мою убежденность стать летчицей… Но под настойчивостью родителей это желание отпало. Пришло другое представление будущего – если и буду врачом, то обязательно хирургом.
Я уже поступила в медтехникум, когда в Цхинвал приехали преподаватели МХАТа Георгий Герасимов и Вениамин Радомысленский для повторного набора на курс, который уже был набран несколькими месяцами ранее. В театральные ВУЗы, как известно, набирают молодежь по определенным принципам. В группе должны быть разные типажи, разные герои и героини для будущих постановок. Так вот, маститым мхатовским преподавателям стало понятно, что им нужна еще одна социальная героиня… И вот, знакомый моих родителей, который работал в театре, стал настойчиво меня упрашивать попробовать свои силы на творческом конкурсе. Я под его уговорами сдалась и пришла на прослушивание. И прямо у входа пожалела о своем приходе… Здесь собралась цхинвальская утонченная молодежь. В красивых платьях, как говорится, при полном параде. Я же «нарисовалась» в этом блеске демонстрации моды совершенно не к месту. В школьной форме, с белыми бантами и заплетенными косичками… Но московская комиссия приняла меня благосклонно. Попросили прочитать стихотворение. Я выпалила первое пришедшее на ум стихотворение из школьной программы, а когда меня попытались поправить, не смогла скрыть свою обиду. «Не буду я вам больше ничего рассказывать», – гневно бросила я мастерам сцены и… сбежала. А на следующее утроузнаю, что у меня допуск на второй тур прослушивания.
Уговоры теперь уже родителей заставили вновь предстать перед комиссией. Опять демонстрация самоуверенности, опять замечания и повторное бегство с конкурса… Но меня зачислили. Вопреки всему. Я не могла понять, чем подкупила столь высокую комиссию, но теперь уже наотрез отказывалась уезжать в Москву.
…Уже в процессе учебы в Москве, спустя время, я спросила своего преподавателя о своем «фантастическом» зачислении. Он, улыбаясь, по-доброму объяснил, что при наборе они зачастую отдают предпочтение не только талантам, но и совершенно ничего не смыслящим в искусстве представителям глубинки. Потому что из этого своеобразного сырого теста порой легче всего слепить нужный продукт…
Что касается учебы, то я долгое время была белой вороной на курсе. В цветнике красивых утонченных барышень я чувствовала себя неким кактусом со скверным характером. Но училась хорошо. Гуманитарные предметы сдавала на отлично, школьная база знаний сослужила мне здесь хорошую службу. Уже в процессе учебы я поняла, как ничтожно мало я знала и как провинциально я выглядела в этом великолепии творческих людей. Педагоги были ко мне благосклонны, мне всегда доставались яркие роли первого плана. И каждый успех, каждая успешная роль все больше подстегивали к работе над собой. Хотя это была не просто работа над собой, это был ежедневный каторжный труд по 18 часов в сутки.
Возвращение в театр
– Вернулись мы в Цхинвал в 1961 году с огромным багажом полученных знаний и неудержимым желанием творить. Вместе со мной втеатр пришли Исак Гогичев, Маирбег Абаев, Георгий Бекоев, Людмила Галаванова, Алихан Тедеев, Вахтанг Еналдиев, Донара Кумаритова и другие. Мы стали полноправными членами блестящего театрального коллектива. Привезли из Москвы несколько постановок, в каждой из которых у меня были главные роли. Амаранта в «Испанском священнике», Уарзет в «Двух свадьбах», лирическая героиня Залина в «Проклятом доме»… Это было золотое время осетинского театра. Наш курс с первого же дня буквально захлебывался в зрительской любви. Когда ты чувствуешь такое отношение, это подстегивает, заставляет совершенствоваться. К тому же в театр приходил весь цвет осетинской интеллигенции. Писатель Давид Джиоев посещал спектакли на инвалидной коляске. Почти всегда были Нафи, профессор Сослан Габараев, драматург Владимир Гаглоев, многие другие наши классики тех лет… После спектакля они оставались и мы обсуждали спектакли. Тогда я не придавала этому значения, мне казалось, что так и должно быть. Уже потом, спустя годы, я поняла, что это был невероятный подъем театра. За кулисами была атмосфера творчества и… железной дисциплины. Часто вспоминаю, как прямо после завершения репетиции спектакля «Женитьба» по пьесе Гоголя меня увезли в роддом. В тот день я родила свою дочь Анну, а наутро на репетиции режиссер Каиров, не обнаружив меня в зале, гневно спрашивал коллег про причину отсутствия. Ответ о моем местонахождении его не удовлетворил. Его тогдашнюю реакцию потом долго со смехом пересказывали: «Да какое она имеет право?!» – к счастью, маститый режиссер сразу понял абсурдность своего вопроса и сам же заулыбался.
А вот за прогул по неуважительной причине можно было схлопотать жесткое административное наказание. Режиссеры особо не церемонились со слабостями артистов, какими бы талантливыми они не были… Вот так мы и работали. Секундное опоздание на репетицию жестко пресекалось. Болеть нельзя,прогуливать репетиции – тем более. И мы неукоснительно соответствовали этим требованиям. Нас так учили в МХАТе. Ты можешь не выйти на сцену только в одном случае – если ты умер.
О режиссуре и юриспруденции
– Нашему поколению артистов повезло. Мы работали с выдающимися режиссерами. Хотя проблема с режиссерами в нашем театре была и в период его расцвета. И тогда режиссеров часто приглашали из-за пределов для работы с труппой. Другое дело, что случайными людьми они не были. И приезжали на работу в Южную Осетию с долгосрочными планами. В.Фотиев, Е.Граховская, А.Азаревич – все они работали в нашем театре по 10-15 лет. Были и другие мастера – Владимир Каиров, Хасан Джуссоев… Мы поставили фактически все произведения Шекспира на сцене нашего театра. А классика – это большая школа профессионального роста. Артист учится, вникает в предложенный материал, изучает больше, чем написано в роли, погружается в историю, в культуру других народов. Параллельно с классикой наши режиссеры акцентировали внимание и на национальной классике. Потому и был репертуар, привлекательный для совершенно разных кругов зрителей. Уже в достаточно зрелом возрасте я и сама увлеклась режиссурой. Поставила шесть спектаклей на нашей сцене… Я всегда подсознательно готовилась к уходу со сцены. Но совсем потерять связь с театром не хотела. Хотя особого фанатизма к сцене у меня, признаться, никогда не было… А еще в моей жизни была юриспруденция. В довольно зрелом возрасте, имея за плечами определенный багаж успешных актерских работ, я стала студенткой юридического факультета Северо-Осетинского Университета. Опять по настоянию мамы. Она мотивировала свои уговоры одним – артистка востребованная ты до тех пор, пока молода и красива, но со сцены тебе рано или поздно в силу возраста придется уйти, а потому выучиться приземленной профессии просто необходимо… Чем это закончилось? Юристом так и не стала. Не доучилась. Оставила учебу под настойчивостью своего супруга. Какой из тебя юрист? – он никак не мог понять мое желание заполучить заветный диплом. А его мнение для меня всегда было важным, потому что я понимала, все, что делает этот человек – всегда во благо мне и моим детям. Забирала я уже документы после закрытия третьего курса. Жалею? Нисколько. Все-таки я творческий человек. Точнее только творческий.
Уход под аплодисменты для Леди Макбет
– Это была моя последняя роль на сцене нашего театра. Я ушла со сцены после «Леди Макбет». Многие ценители искусства и театральные критики досих пор считают эту мою работу одной из лучших воплощений классического персонажа на осетинской сцене во все времена. Именно эта роль принесла мне настоящую славу извание лауреата международного шекспировского конкурса, где были представлены лучшие театры Болгарии, Чехословакии, Германии идругих стран. Это была одна изсамых сложных ролей, уменя даже случались галлюцинации, настолько я внее вживалась… В процессе работы я даже «обзавелась» проблемами с сердцем. И решение уйти со сцены пришло тогда же. При этом хотелось уйти эффектно, на пике своей профессиональной формы, уйти красиво…
Я никогда не хотела играть возрастные роли, этаких старушек, когда и голос, и возможности движения на сцене уже не те. Никогда не хотела, чтобы меня сравнивали с артисткой Гугкаевой 30-ти летней давности. Мое требование к себе не означает, что возраст должен ограничивать всех артистов. Я часто слышу восторженные отзывы о Люде Галавановой, с которой мы были однокурсницами. Она пока не ушла со сцены и это мне тоже понятно. Люда – великая артистка. Я считаю ее самой сильной за всю историю юго-осетинского театра. Она превзошла даже Нину Чочиеву, которую все считают символом профессионализма осетинского театра. Люда всегда любила сцену, и всегда дышала только театром. Она была предана театру и будет с ним до конца. Я хочу сказать, что у каждого артиста длина, продолжительность профессионального пути разная. И в каждом случае к выбору артиста надо относиться с пониманием.
О театре настоящего и будущего
– Современный театр все больше и больше требует эффектности и технического прогресса. То, что мы сейчас увидели на открытии возрожденного из пепла театра – грандиозно и впечатляюще. Теперь все в ожидании прорыва. А он произойдет, если художественный руководитель сумеет правильно выстроить работу. Весь театр сосредоточен вокруг фигуры худрука. Он отвечает за успех каждого артиста. И он должен выстраивать репертуар таким образом, чтобы на каждого талантливого артиста был свой спектакль. У нас в театре великолепные артисты и их немало. Есть даже артисты без профессиональных недостатков. Ромик Козаев – талантище. Артист с ярко выраженной харизмой и безупречными вокальными данными. Талантливый во всем. Есть профессионал высочайшего класса Дима Парастаев, который органичен в любом амплуа… Я могу долго рассказывать о преимуществах очень многих наших артистов. Я много раз наблюдала, как встречали на гастролях нашу труппу, видела работы других театров… Так вот, наш – вне конкуренции. Это надо понять, правильно расставить приоритеты и двигаться вперед. Артистам нужны режиссеры. Каждодневные. Которые станут одним целым с труппой. Режиссеры, а не непонятные звезды, залетающие к нам от случая к случаю. Насмотрелись мы уже работ непонятных постановщиков. Не так давно с нашей труппой один молодой режиссер ставил «Гамлета». Так на мой взгляд, это было и издевательство над классикой, и издевательство над труппой, которая над этим работала. Я не могу понять режиссерского хода, когда монолог Гамлета вкладывается в уста Офелии. С классикой можно экспериментировать, но вот издеваться – никогда. Конечно, сложно найти режиссеров серьезного уровня, в самой России их уже не сыскать, а еще сложнее пригласить их на работу в Южную Осетию. Но кто сказал, что успех бывает легкодостижим?.. Надо стучаться в закрытые двери, пока они не распахнутся под твоей настойчивостью.
Еще один вопрос, на который следует акцентировать внимание – дисциплина. Мы все последние годы наблюдаем какую-то небрежность в отношении к работе. Когда хочу прихожу, когда хочу – нет. Можно понять артистов, которые вынуждены подрабатывать на стороне, но руководство театра должно решить и проблему финансового обеспечения артистов. Сегодня это мизер, который никого не устраивает. Отсюда и поверхностное отношение к творческому процессу. И еще.Надо вернуть на сцену национальную драматургию. Сегодня ее мало. Театр уже лет пятнадцать обсуждает возможность постановки «Фатимы». Но есть очень много и других достойных произведений, которые необоснованно забыты. Драматургия Владимира Каирова, Езетхан Уруймаговой, Владимира Ванеева, других осетинских драматургов должна найти свое воплощение на сцене нашего обновленного театра. Нельзя чтобы национальный колорит исчез со сцены, какой бы современной она не была.
О счастье
– Я думаю, что полностью реализовала себя в профессии. И успех пережила во всем его блеске и великолепии. Звания, любовь и признание зрителей, почитание таланта со стороны профессионалов – всего этого в моей жизни было много. Все эти звания, регалии, все условно, хотя в молодости мы позволяем себе суету вокруг не столь значимых вещей. Когда-то давно, в самом начале грузинской агрессии против Южной Осетии я в знак протеста против фашизма отказалась от звания Заслуженной артистки ГССР. Без всякого сожаления. Уже спустя несколько лет стала Народной артисткой Республики Южная Осетия… Вот это и есть главное признание моих заслуг перед родным театром, перед Родиной…
Ну, а если можно было бы вернуться в молодость… Тогда главным приоритетом для меня была бы семья. И дети, которых, мне кажется, у меня было бы много. Потому что именно в них наше удовлетворение жизнью. В любом возрасте. Но мне грех жаловаться. Я счастлива, что у меня есть дочь и сын, их дети, а теперь уже и дети моих внуков. И только от ощущения их счастья я могу быть абсолютно счастливой.
Рада Дзагоева
Газета «Республика»
